Смысл жизни без смысла жизни или "Бремя страстей человеческих" Моэма

"Голову его сверлила мысль: какая зря загубленная жизнь"

"Бремя страстей человеческих" довольно долго отпугивало меня своим названием - и совершенно зря, как и можно было мне догадаться. 

Эта книга обладает удивительной многомерностью, и о ней продолжает думаться и после того, как она прочитана и отложена. Основная тема - это, конечно же, уже оскомину набившее в литературной критике слово "становление личности", но как она раскрывается, и как много ручейков-людей и событий вливается в нее.



"...Величайшие портретисты - Рембрандт и Эль Греко - изображали одновременно и самого человека и устремление его души; только второсортные живописцы писали одного человека.  <...> он показал на портрет, написанный Лоусоном, - что ж, и рисунок тут в порядке, и лепка лица в порядке, все это пристойно и обыденно, а вам полагалось ее так нарисовать, чтобы всякий понял: какая дрянная потаскуха! 

<...>
Лоусон злобно уставился на свою картину.

- А как же, черт побери, передать душевное устремление, если не писать человека таким, каким ты его видишь?"

Филип Кэри - сирота, оставленный на попечение своего дяди-священника, ограниченного черствого человека, и его робкой жены. У Филипа кривая нога, которая волочится за ним, как физически, так и метафизически, по сути во многом определяя ход его жизни и мировоззрение. В школьные годы его "уродство" было причиной насмешек однокашников; хромая, он не мог участвовать в их играх и спортивной жизни, что по сути исключило его из школьного общества, и определило его замкнутость и привычку к философствованию. Однако нет худа без добра, Филип теперь острее воспринимает людей и события, и в одном он точно уверен со всей всесильностью юности - уж свою-то жизнь он непременно "проживет", а не пропустит.

Условно, я бы разделила книгу на две части: до знакомства с Милдред и после. И нет, это не история любви, это совершенно потрясающая, виртуозно выстроенная история классического случая френд-зоны. Но - как говорится - обо всем по-порядку.


"Знаете, в жизни есть две хорошие вещи: свобода мысли и свобода действия. Во Франции вы пользуетесь свободой действия: вы можете поступать, как вам угодно, никто не обращает на это внимания, но думать вы должны, как все. В Германии вы должны вести себя, как все, но думать можете, как вам угодно. Кому что нравится. Лично я предпочитаю свободу мысли. Но в Англии вы лишены и того, и другого: вы придавлены грузом условностей. Вы не в праве ни думать, ни вести себя, как вам нравится. А все потому, что у нас демократическая страна. Наверно, в Америке еще хуже".

Если школьные годы Филипа напоминают, скорее, Диккенса, с его рассказами о злоключениях маленьких мальчиков, то постепенно, по мере того, как главный герой вырастает, принимает первые серьезные решения и пытается понять и определить мир вокруг себя, я все больше узнавала Моэма и его замечательное умение говорить правду. Его герой идет против воли дяди, не желая становиться священником, а позже - бросая обучение бухгалтерскому делу, чтобы  уехать в Париж и учиться в художественной школе. Для меня это самая любимая часть книги. Здесь высказано множество замечательных идей, взглядов, размышлений, некоторых, как бы сейчас сказали, "инсайтов". 

Филип и его друзья-художники молоды, полны дерзости и будущих перспектив (или во всяком случае, так им кажется). У них есть молодость и, как им верится, талант, а главное (опять же, по их же собственному мнению) - умение видеть и понимать.

       Он заговорил об «Олимпии» Мане, висевшей тогда в Люксембургском музее.
— Я простоял перед ней сегодня целый час, и вы мне поверьте: картина совсем не так хороша.

Лоусон положил вилку и нож. Его зеленые глаза метали молнии, он задыхался от гнева, но видно было, что он старается сохранить спокойствие.

— Любопытно выслушать мнение дикаря, — сказал он. — Может, вы объясните, чем картина нехороша?

Не успел американец ответить, как кто-то другой закричал с жаром:

— Вы смеете утверждать, будто картина не хороша? Да ведь тело-то как написано!

— Я против этого не спорю. Я считаю, что правая грудь написана отлично.

— К черту правую грудь! — заорал Лоусон. — Вся картина — чудо живописи!

<...>
 Американец сердито прервал Лоусона.

— Уж не хотите ли вы сказать, что и голова хорошо написана?

Белый от ярости Лоусон стал защищать голову, но в разговор вмешался молчавший до той поры Клаттон. Лицо его выражало добродушное презрение.

— Уступите ему голову. Нам голова не нужна. Она не играет в картине никакой роли.

— Ладно, отдаю вам голову, — закричал Лоусон. — Возьмите себе голову и будьте неладны!

(та самая) Олимпия, 1863
Автор: Эдуард Мане

Однако и тут планы и мечты сникают перед реальностью. Филип становится неоднократным свидетелем того, как люди, которым не было дано таланта, изо всех сил пытались проложить себе дорогу в искусстве, как рушились их мечты и надежды, как бессмыссленна была их жизнь. Он понимает, что с его способностями ему не стать великим художником, а быть посредственностью ему не хочется. Он возвращается в Лондон, чтобы стать медиком.

И тут-то он и встречает Милдред.

– Что ж, я так всем и говорю: берите меня такой, как я есть, не нравится – всего вам с кисточкой!

У Эрика Берна в его "Играх, в которые играют люди", есть отсылка к Моэму и данной книге, как к блестящей иллюстрации игры "Динамо", в которой "девочка  побуждает мальчика унизиться или запачкаться,   а  потом смеется   над   ним". "Бремя страстей человеческих" разворачивает перед вами потрясающую в своей безысходности картину данных отношений, иногда предъявляя просто классические диалоги:

— Послушай, — сказала она, — ты говоришь, что меня любишь, но, если бы ты действительно меня любил, ты бы на мне женился. А ведь ты даже ни разу не сделал мне предложения.

— Ты же знаешь, что мне еще не по средствам жениться. В конце концов я только на первом курсе и целых шесть лет не буду зарабатывать ни гроша.

— А я тебя и не упрекаю. Я бы все равно за тебя не пошла, хоть ты тут ползай передо мной на коленях.

Тут следует указать, что сам Филип вполне себе понимает цену Милдред, и ее ограниченность, и лживость, и глупость. Он сам видит, что она его не любит, что будучи простой официанткой, изо всех сил пытается строить из себя леди, хотя совершенно не понимает, что это означает.

– Люблю раз в неделю сходить в церковь, – говорила она. – Ведь это так прилично, правда?

Берн по этому поводу говорил, что жертва данных отношений на самом деле и не жертва, а вполне себе участник "комплиментарной" игры "Бейте меня". Это наш герой и доказывает своими действиями и словами...

– Если ты на этот раз меня простишь, обещаю: тебе больше не придется на меня сердиться. Можешь встречаться с кем тебе угодно. Я буду счастлив, если ты пойдешь со мной, когда у тебя не будет никого более интересного.

Если посмотреть ретроспективно на детство Филипа, можно проследить, как его хромота постепенно сформировала у него позицию "жертвы", он ненавидит свою кривую ногу, болезненно реагирует на насмешки, даже в более зрелом возрасте, но одновременно умело использует ее, чтобы разжалобить Милдред.

Как ему ни было противно, он решился сказать:
- Какая ты злая, мне ведь и так несладко живется. Ты не понимаешь, что значит быть калекой. Конечно, я не могу тебе нравиться. Разве я не знаю, что не вправе от тебя этого требовать?

Начиная с этого момента, я все чаще задавалась вопросом: что бы стал делать Филип, если бы его хромота вдруг полностью излечилась?..

Ну да хватит о Милдред. Она - лишь один из ручейков этой истории, которые помогают главному герою определить свое место в жизни.

Воспитанный в католической вере дядей-священником, Филип в восемнадцать лет отказывается от веры в Бога, а затем до практически конца книги пытается понять, в чем же наконец смысл жизни. Его парижский знакомый, опустившийся писатель, загадывает ему загадку: он утверждает, что жизнь - это персидский ковер. И понять, в чем ее смысл, он сможет только, когда разгадает эту метафору.

Теперь Филипу почти тридцать. Оглядываясь на последнее десятилетие, на то, чем начали и чем закончили многие его друзья, он, как ему кажется, разгадывает загадку персидского ковра, и одновременно приходит к выводу, что жизнь бессмыссленна.

"Жизнь не имеет никакого смысла, и существование человека бесцельно. Но какая же тогда разница, родился человек или нет, живет он или умер? Жизнь, как и смерть, теряла всякое значение. Филип возликовал, как когда-то в юности, – тогда он радовался, что сбросил с души веру в бога: ему показалось, что теперь он избавился от всякого бремени ответственности и впервые стал совершенно свободен. Его ничтожество становилось его силой, и он внезапно почувствовал, что может сразиться с жестокой судьбой, которая его преследовала: ибо, если жизнь бессмысленна, мир уже не кажется таким жестоким".

Но как это обычно бывает, решив, что жизнь бессмыссленна, Филип придает смысл своей, решив, что будет плести свой узор как можно красивее, хотя он ничего и не значит. 

Наверное, в этом одна из характерных черт по-настоящему хорошего романа - даже если вы не согласны с главным героем, вы все же можете принять его точку зрения, потому что вся его жизнь вела его к этому моменту. И не его беда, что он сделал неправильные выводы :)

"Мудрость в том, чтобы брать от людей хорошее и быть терпимым к дурному. В памяти его возникли слова умирающего Бога: «Прости им, ибо не ведают, что творят»"

Конец мне показался неожиданно скомканным, как будто автор размеренно шел по всему повествованию, когда вдруг увидел вбитый колышек "121 глава", вспомнил, что решил, что глав должно быть не больше 122-х, и резко ускорил шаги. Но как бы то ни было, эта книга оставила след. Я не могу сказать, что она стала любимой у Моэма - здесь прочную позицию занимает "Луна и Грош", - но она разделила почетное второе место с "Театром", сместив "Разрисованную вуаль" на третье.

Кстати, интересный факт: в книге встречается "пасхалка" от автора - отсылка к тому самому роману "Луна и грош". Один из парижских художников - знакомый Филипа - рассказывает ему о человеке, с которым познакомился на севере Франции:

"Помните, я вам рассказывал о художнике, которого встретил в Бретани? Я видел его на днях здесь. Он собирается ехать на Таити. Ни гроша за душой. Был прежде brasseur d'affaires, биржевым маклером. Отец семейства, много зарабатывал. Все бросил, чтобы стать художником. Ушел из дома, поселился в Бретани, стал писать. Денег у него не было, чуть не подох с голоду".

Напоследок хочется сказать, что "Бремя..." - книга полуавтобиографическая, сам Моэм также рано остался сиротой, воспитывался своим дядей - сельским священником, а вместо хромоты страдал заиканием. Однако, как сам автор говорил, это все же больше роман, чем автобиография, и события, и люди, встречающиеся на его страницах, имели место в жизни, но не только его собственной.

Выводы:

Достоинства: герои, характеры, мысли, живой легкий язык.

Недостатки: конец хотелось бы более развернутый.

Кому читать: всем. Особенно поклонникам творчества Моэма и английской литературы в целом. 

___________________________

Остальные книги, которые я читаю и отзывы на которые появятся в этом блоге, можно увидеть тут.